Человек, у которого в голове всегда звучит музыка
«Рок-н-ролл — глобальное явление. Людям стоит умирать за него. Ты не понимаешь. Музыка возвращает тебе твой бит и рождает мечты. Целое поколение, зажигающее «фендеровским» басом… Людям просто необходимо умирать за музыку. Люди умирают за что угодно, так почему бы и не за музыку? Умри за нее. Она же прекрасна! Разве ты не хочешь умереть за что-нибудь прекрасное? Может, мне надо было умереть. В конце концов, все великие блюзовые певцы умерли. Но теперь жизнь налаживается. Я не хочу умирать. Ведь не хочу?»
Лу Рид
Он подозревал, что его время придёт гораздо раньше. Да что там – так думали все, кто хоть раз сталкивался с молчаливым человеком в кожаной куртке, способным изничтожить едким словом даже президента Соединённых Штатов, если бы тому вздумалось с ним поболтать. Уж на что Лу Риду всегда было искренне наплевать, так это на чужое мнение. А вот законы рок-н-ролла, отчасти писанные им самим, могли превратить его из живой легенды в мёртвую ещё лет сорок назад. Однако случилось чудо – или, как мог бы выразиться сам мистер Рид, «какая-то *****» – и он пережил многих своих друзей, братьев по духу и менее удачливых коллег. Масштаба его личности хватило ещё на несколько десятилетий такого неожиданного, порой невменяемого творчества, что переплюнуть этот пугающий объём пока не удаётся никому. Ведь если вдуматься, большинство тех, кого сейчас называют великими, ходили у Лу Рида в учениках, а сам он учился лишь у Уорхола, который любил называть его «раздолбаем» и отвешивать пинки за лень и несобранность.
Смерть рок-легенды – очень часто перформанс, подводящий логическую черту под жизнью и музыкой, которые, как правило, неразрывны. Бытующие в этой области стереотипы, патетические цитаты в духе «лучше быстро сгореть, чем медленно засохнуть», а также культ «Клуба 27», привили представление о том, что жить до старости рок-звезде, в общем-то, стыдно. Если не брать в расчёт Мика Джаггера и его друзей, то большинство-таки следует неписаному правилу, покидая этот мир до появления глубоких морщин. Но Лу Рид не был бы Лу Ридом, отправься он по проторенной кем-то дорожке. Всю свою жизнь он позволял себе роскошь быть собой и разрушать границы без оглядки на реакцию людей, которая часто могла бы его позабавить. А потому назло ядовитым критикам и любителям распространять ложные слухи о его смерти, Рид продолжал карабкаться выше и выше, ни разу за свою жизнь по-настоящему не сорвавшись.
Для рок-легенды и отца-основателя всего и вся Лу Рид был, прямо скажем, нехарактерным персонажем. При своей красочной биографии, он всегда выглядел отстранённым чужаком, которому меньше всего на свете хочется быть каким-то там отцом-основателем. Энди Уорхол не зря обвинял его в лени – за умопомрачительно долгую музыкальную карьеру Рид так и не удосужился взять несколько уроков вокала или игры на гитаре, да и песен писал куда меньше, чем от него ожидали. Другое дело, что никому и никогда не приходило в голову считать это всё недостатками, а за его задумчивое бормотание под музыку Лу однажды назвали родоначальником рэпа.
А ведь жизнь начиналась не очень-то авангардно: родившись 2 марта 1942 года в еврейской семье в Бруклине, Льюис Аллан Рид рос в обстановке жесточайшего консерватизма. Ему разрешалось играть на гитаре, но запрещалось быть бисексуалом, за что в четырнадцать лет он подвергся шоковой терапии в местной больничке. Возможно, этот нетривиальный в наши дни факт добавил несколько штрихов к характеру и образу будущего Рида-музыканта, а он, в свою очередь, увековечил его в песне “Kill Your Sons” 1974 года. В остальном жизнь всё-таки была терпимой, и следующая важная веха настала с его поступлением в Сиракузский университет, где Рид познакомился с будущим гитаристом The Velvet Underground Стерлингом Моррисоном. А их будущая барабанщица Мо Такер, кстати, оказалась сестрой одного из университетских приятелей Моррисона. Таким образом, их общая альма-матер стала колыбелью альтернативного рока, панка и всего на свете.
Впрочем, до того, как это случилось, Риду пришлось побывать на «тёмной стороне» – сразу после университета он устроился в нью-йоркское отделение фирмы «Пиквик Рекордз», где занимался сочинением лёгких поп-песенок для разных исполнителей. Видимо, отвращение, вызванное пошлостью подобной деятельности и поп-сцены вообще, сработали для Рида как хороший толчок в объятия нечёсаного андеграунда. Покинув стабильное рабочее место и встретив, наконец, Джона Кейла, он собрал собственную команду, запретов и рамок для которой не существовало.
Это были дни героина, алкоголя, садомазохизма, декаданса и полнейшего саморазрушения. Это была жизнь, всегда манившая молодых музыкантов, большинство из которых оказывается не в состоянии выжить в водовороте. Это были странные песни с тревожащими текстами, которые Рид не пел – но рассказывал, вкрадчиво, хрипло, как страшные сказки. Это были безумные перформансы на сцене, которые у многих не укладывались в голове. Это было начало шестидесятых.
Кто знает, как долго они могли бы вариться в собственном соку, выступая по тесным клубам и шокируя публику, если бы не «Фабрика». Рид умел делать культовым всё, к чему прикасался, и первым, кто в нём это почувствовал, был, ясное дело, Энди Уорхол. По странной иронии, на обоих сыпалось больше критики, чем любви, но совместная деятельность принесла им беспрецедентную популярность. Уже опытный в шоу-бизнесе Уорхол, в сущности, приютил юных «раздолбаев» под своим крылом, каждый вечер кормил их в ресторанах, а взамен требовал одного – довериться ему. Он привёл к ним Нико и нарисовал для их обложки банан – примерно так выглядит со стороны вклад Энди в продюсирование The Velvet Unerground. На самом же деле, Уорхолу позарез требовалась «своя» рок-группа, а Лу Риду и компании – твёрдая рука, направившая бы их на путь процветания и благоденствия. Поэтому союз получился взаимовыгодным и в некоторой степени равноправным, хотя звездой на тот момент считался один лишь Энди.
Параноидальный альбом, сплошь состоящий из экзистенциальной тоски и безотчётных страхов, стал откровенным протестом миру хиппи с их психоделическими цветами, бабочками и единорогами. Не пропуская ни одной вечеринки в «Фабрике», музыканты, конечно, и сами предавались экспериментам с разными веществами, но их видения отличались апокалиптической мрачностью. Лу Рид и раньше видел мир именно таким – беспощадной клоакой, где есть место только страданиям и самоистязанию, как в физическом смысле, так и в психологическом. Он умел донести свои страхи до каждого, заставляя верить, что они принадлежат именно вам. Он был фокусником, способным вытащить из вас, как из шляпы, хоть кролика, хоть монету, а хоть и самого дьявола.
Но женщины коварны, и тевтонская дева Нико ни в коей мере не подпадала под исключение. Обласканная восторгами и изрядно тщеславная, она заставила жалеть о знакомстве с собой всех, но в наибольшей степени Лу Рида, который долго разрывался между ней и Уорхолом, в конечном итоге, порвав все связи с обоими, потому что иногда только ампутация способна спасти жизнь. Мечтавшая стать главной вокалисткой, Нико успешно сталкивала лбами членов группы, а Уорхол, как-никак, оставался её покровителем, и потому единственным выходом, который тогда видел Рид, было полное и окончательное завершение отношений. Спустя некоторое время новый менеджер убедил Рида уволить из группы и Кейла, что, по большому счёту, знаменовало собой медленное умирание The Velvet Underground.
Рид бросил всё в 1970 году, надумав круто изменить свою жизнь. Впрочем, проработав некоторое время в фирме отца, он всё же вернулся к музыке. Знакомство с Дэвидом Боуи по значимости было не менее решающим, чем давняя встреча с Уорхолом, и перевело его жизнь в какую-то новую плоскость. Принято считать, что Рид сильно повлиял на Боуи, но в те времена именно Боуи вытащил его из эмоциональной ямы, помог записать альбом “Transformer” и даже спел на нём бэк-вокалом вместе с Миком Ронсоном. Во второй раз после БДСМ-эстетики The Velvet Underground Рид поверг почтенную публику в шок своими гомосексуальными откровениями, а главное – совершеннейшим музыкальным безумием, которого никто от него уже не ждал. “Perfect Day” и “Walk On The Wild Side” – они все оттуда, они все стали классикой, и с этого момента Лу Рид состоялся как сольный исполнитель.
Потом был “Berlin”, действие которого, вопреки названию, происходит в Нью-Йорке. Рид определил альбом как концептуальную рок-оперу, а окружающие сочли её доказательством психической болезни Рида. “Berlin” – это гимн саморазрушению, которому он давно поклонялся, это повесть об отчуждении и берлинской стене, которая вырастает между когда-то близкими людьми. Неадекватность, которой был встречен альбом, превратила его в изгоя своего времени, зато сейчас “Berlin” стоит на полках у каждого уважающего себя «ценителя», мечтающего прослыть интеллектуалом.
В 1975 году Лу Рид в очередной раз доказал своё безразличие к чужому мнению выпуском “Metal Machine Music” – 70-минутного чудовищного нойза, гитарной какофонии и жутких звуковых эффектов. Критики до сих пор не могут ответить на вопрос «а что это, собственно, было?», потому что затейник Рид, как никто, умел поставить всех в тупик подобной чертовщиной. Публика насторожилась – если это альбом-пародия, то нужно вовремя изобразить ироничное всепонимающее лицо, а если он это всерьёз, то следует первым закричать о том, что это великий альбом. Сам Лу Рид комментировал своё детище весьма туманно, лаконично заметив однажды, что в те времена, когда он сам воспринимал этот диск серьёзно, он был «крайне обдолбан».
Счастье и творческий подъём закончились внезапной и необъяснимой ссорой с Боуи, которую музыканты отказывались обсуждать публично. Последним успешным альбомом перед кризисом стал “Coney Island Baby”, неожиданно мягкий и тёплый после многолетнего тёмного декаданса. Затем случились провальные “Rock And Roll Heart” (1976) и “Street Hassle” (1978), столь удручающе неоригинальные, что Рид едва не погубил себя, пытаясь подстёгивать вдохновение алкоголем. “Growing Up In Public” (1980) и “The Blue Mask” (1981) вернули его к жизни, а сотрудничество с клавишником Майклом Фанфара добавило музыке свежего воздуха. И хотя это был уже совсем другой Рид – слишком сентиментальный по сравнению с первой своей инкарнацией – он всё ещё оставался великим и ужасным.
Он оставался таким, сочиняя незамысловатую музыку в восьмидесятые. Он оставался таким, рекламируя мотоциклы «Хонда» и раздражая тем самым фанатов. Он оставался таким, записывая сомнительный альбом “Lulu” вместе с Metallica. Он всегда оставался таким, потому что делал только то, что хотел, и, в конце концов, каждое его действие становилось событием. Человек-противоречие, он не занимался намеренным эпатажем, а лишь без стеснения демонстрировал себя настоящего. Как и любая действительно масштабная личность, он никогда не считал себя таковой. Просто человек из Нью-Йорка. Просто человек, у которого в голове всегда звучит музыка.
Второй большой любовью Лу Рида был родной город, по которому он бродил в поисках сюжетов песен, попадал в неприятности, пил, играл, сходил с ума и черпал бесконечное вдохновение. Там он и умер 27 октября, навсегда оставшись одним из символов Нью-Йорка и сразу нескольких эпох.
Энди Уорхол как-то сказал: «Лу Рид – это луч света, человек блистательный, огромного таланта, полный сил. Это скрупулезный музыкант и очень точно пишущий поэт. Лу Рид был и будет воплощением рок-н-ролла». Оставим же право на эпитафию за старым другом.
Лу РидОн подозревал, что его время придёт гораздо раньше. Да что там – так думали все, кто хоть раз сталкивался с молчаливым человеком в кожаной куртке, способным изничтожить едким словом даже президента Соединённых Штатов, если бы тому вздумалось с ним поболтать. Уж на что Лу Риду всегда было искренне наплевать, так это на чужое мнение. А вот законы рок-н-ролла, отчасти писанные им самим, могли превратить его из живой легенды в мёртвую ещё лет сорок назад. Однако случилось чудо – или, как мог бы выразиться сам мистер Рид, «какая-то *****» – и он пережил многих своих друзей, братьев по духу и менее удачливых коллег. Масштаба его личности хватило ещё на несколько десятилетий такого неожиданного, порой невменяемого творчества, что переплюнуть этот пугающий объём пока не удаётся никому. Ведь если вдуматься, большинство тех, кого сейчас называют великими, ходили у Лу Рида в учениках, а сам он учился лишь у Уорхола, который любил называть его «раздолбаем» и отвешивать пинки за лень и несобранность.
Смерть рок-легенды – очень часто перформанс, подводящий логическую черту под жизнью и музыкой, которые, как правило, неразрывны. Бытующие в этой области стереотипы, патетические цитаты в духе «лучше быстро сгореть, чем медленно засохнуть», а также культ «Клуба 27», привили представление о том, что жить до старости рок-звезде, в общем-то, стыдно. Если не брать в расчёт Мика Джаггера и его друзей, то большинство-таки следует неписаному правилу, покидая этот мир до появления глубоких морщин. Но Лу Рид не был бы Лу Ридом, отправься он по проторенной кем-то дорожке. Всю свою жизнь он позволял себе роскошь быть собой и разрушать границы без оглядки на реакцию людей, которая часто могла бы его позабавить. А потому назло ядовитым критикам и любителям распространять ложные слухи о его смерти, Рид продолжал карабкаться выше и выше, ни разу за свою жизнь по-настоящему не сорвавшись.
Для рок-легенды и отца-основателя всего и вся Лу Рид был, прямо скажем, нехарактерным персонажем. При своей красочной биографии, он всегда выглядел отстранённым чужаком, которому меньше всего на свете хочется быть каким-то там отцом-основателем. Энди Уорхол не зря обвинял его в лени – за умопомрачительно долгую музыкальную карьеру Рид так и не удосужился взять несколько уроков вокала или игры на гитаре, да и песен писал куда меньше, чем от него ожидали. Другое дело, что никому и никогда не приходило в голову считать это всё недостатками, а за его задумчивое бормотание под музыку Лу однажды назвали родоначальником рэпа.
А ведь жизнь начиналась не очень-то авангардно: родившись 2 марта 1942 года в еврейской семье в Бруклине, Льюис Аллан Рид рос в обстановке жесточайшего консерватизма. Ему разрешалось играть на гитаре, но запрещалось быть бисексуалом, за что в четырнадцать лет он подвергся шоковой терапии в местной больничке. Возможно, этот нетривиальный в наши дни факт добавил несколько штрихов к характеру и образу будущего Рида-музыканта, а он, в свою очередь, увековечил его в песне “Kill Your Sons” 1974 года. В остальном жизнь всё-таки была терпимой, и следующая важная веха настала с его поступлением в Сиракузский университет, где Рид познакомился с будущим гитаристом The Velvet Underground Стерлингом Моррисоном. А их будущая барабанщица Мо Такер, кстати, оказалась сестрой одного из университетских приятелей Моррисона. Таким образом, их общая альма-матер стала колыбелью альтернативного рока, панка и всего на свете.Впрочем, до того, как это случилось, Риду пришлось побывать на «тёмной стороне» – сразу после университета он устроился в нью-йоркское отделение фирмы «Пиквик Рекордз», где занимался сочинением лёгких поп-песенок для разных исполнителей. Видимо, отвращение, вызванное пошлостью подобной деятельности и поп-сцены вообще, сработали для Рида как хороший толчок в объятия нечёсаного андеграунда. Покинув стабильное рабочее место и встретив, наконец, Джона Кейла, он собрал собственную команду, запретов и рамок для которой не существовало.
Это были дни героина, алкоголя, садомазохизма, декаданса и полнейшего саморазрушения. Это была жизнь, всегда манившая молодых музыкантов, большинство из которых оказывается не в состоянии выжить в водовороте. Это были странные песни с тревожащими текстами, которые Рид не пел – но рассказывал, вкрадчиво, хрипло, как страшные сказки. Это были безумные перформансы на сцене, которые у многих не укладывались в голове. Это было начало шестидесятых.
Кто знает, как долго они могли бы вариться в собственном соку, выступая по тесным клубам и шокируя публику, если бы не «Фабрика». Рид умел делать культовым всё, к чему прикасался, и первым, кто в нём это почувствовал, был, ясное дело, Энди Уорхол. По странной иронии, на обоих сыпалось больше критики, чем любви, но совместная деятельность принесла им беспрецедентную популярность. Уже опытный в шоу-бизнесе Уорхол, в сущности, приютил юных «раздолбаев» под своим крылом, каждый вечер кормил их в ресторанах, а взамен требовал одного – довериться ему. Он привёл к ним Нико и нарисовал для их обложки банан – примерно так выглядит со стороны вклад Энди в продюсирование The Velvet Unerground. На самом же деле, Уорхолу позарез требовалась «своя» рок-группа, а Лу Риду и компании – твёрдая рука, направившая бы их на путь процветания и благоденствия. Поэтому союз получился взаимовыгодным и в некоторой степени равноправным, хотя звездой на тот момент считался один лишь Энди.
Параноидальный альбом, сплошь состоящий из экзистенциальной тоски и безотчётных страхов, стал откровенным протестом миру хиппи с их психоделическими цветами, бабочками и единорогами. Не пропуская ни одной вечеринки в «Фабрике», музыканты, конечно, и сами предавались экспериментам с разными веществами, но их видения отличались апокалиптической мрачностью. Лу Рид и раньше видел мир именно таким – беспощадной клоакой, где есть место только страданиям и самоистязанию, как в физическом смысле, так и в психологическом. Он умел донести свои страхи до каждого, заставляя верить, что они принадлежат именно вам. Он был фокусником, способным вытащить из вас, как из шляпы, хоть кролика, хоть монету, а хоть и самого дьявола.
Но женщины коварны, и тевтонская дева Нико ни в коей мере не подпадала под исключение. Обласканная восторгами и изрядно тщеславная, она заставила жалеть о знакомстве с собой всех, но в наибольшей степени Лу Рида, который долго разрывался между ней и Уорхолом, в конечном итоге, порвав все связи с обоими, потому что иногда только ампутация способна спасти жизнь. Мечтавшая стать главной вокалисткой, Нико успешно сталкивала лбами членов группы, а Уорхол, как-никак, оставался её покровителем, и потому единственным выходом, который тогда видел Рид, было полное и окончательное завершение отношений. Спустя некоторое время новый менеджер убедил Рида уволить из группы и Кейла, что, по большому счёту, знаменовало собой медленное умирание The Velvet Underground.
Рид бросил всё в 1970 году, надумав круто изменить свою жизнь. Впрочем, проработав некоторое время в фирме отца, он всё же вернулся к музыке. Знакомство с Дэвидом Боуи по значимости было не менее решающим, чем давняя встреча с Уорхолом, и перевело его жизнь в какую-то новую плоскость. Принято считать, что Рид сильно повлиял на Боуи, но в те времена именно Боуи вытащил его из эмоциональной ямы, помог записать альбом “Transformer” и даже спел на нём бэк-вокалом вместе с Миком Ронсоном. Во второй раз после БДСМ-эстетики The Velvet Underground Рид поверг почтенную публику в шок своими гомосексуальными откровениями, а главное – совершеннейшим музыкальным безумием, которого никто от него уже не ждал. “Perfect Day” и “Walk On The Wild Side” – они все оттуда, они все стали классикой, и с этого момента Лу Рид состоялся как сольный исполнитель.
Потом был “Berlin”, действие которого, вопреки названию, происходит в Нью-Йорке. Рид определил альбом как концептуальную рок-оперу, а окружающие сочли её доказательством психической болезни Рида. “Berlin” – это гимн саморазрушению, которому он давно поклонялся, это повесть об отчуждении и берлинской стене, которая вырастает между когда-то близкими людьми. Неадекватность, которой был встречен альбом, превратила его в изгоя своего времени, зато сейчас “Berlin” стоит на полках у каждого уважающего себя «ценителя», мечтающего прослыть интеллектуалом.
В 1975 году Лу Рид в очередной раз доказал своё безразличие к чужому мнению выпуском “Metal Machine Music” – 70-минутного чудовищного нойза, гитарной какофонии и жутких звуковых эффектов. Критики до сих пор не могут ответить на вопрос «а что это, собственно, было?», потому что затейник Рид, как никто, умел поставить всех в тупик подобной чертовщиной. Публика насторожилась – если это альбом-пародия, то нужно вовремя изобразить ироничное всепонимающее лицо, а если он это всерьёз, то следует первым закричать о том, что это великий альбом. Сам Лу Рид комментировал своё детище весьма туманно, лаконично заметив однажды, что в те времена, когда он сам воспринимал этот диск серьёзно, он был «крайне обдолбан».
Счастье и творческий подъём закончились внезапной и необъяснимой ссорой с Боуи, которую музыканты отказывались обсуждать публично. Последним успешным альбомом перед кризисом стал “Coney Island Baby”, неожиданно мягкий и тёплый после многолетнего тёмного декаданса. Затем случились провальные “Rock And Roll Heart” (1976) и “Street Hassle” (1978), столь удручающе неоригинальные, что Рид едва не погубил себя, пытаясь подстёгивать вдохновение алкоголем. “Growing Up In Public” (1980) и “The Blue Mask” (1981) вернули его к жизни, а сотрудничество с клавишником Майклом Фанфара добавило музыке свежего воздуха. И хотя это был уже совсем другой Рид – слишком сентиментальный по сравнению с первой своей инкарнацией – он всё ещё оставался великим и ужасным.
Он оставался таким, сочиняя незамысловатую музыку в восьмидесятые. Он оставался таким, рекламируя мотоциклы «Хонда» и раздражая тем самым фанатов. Он оставался таким, записывая сомнительный альбом “Lulu” вместе с Metallica. Он всегда оставался таким, потому что делал только то, что хотел, и, в конце концов, каждое его действие становилось событием. Человек-противоречие, он не занимался намеренным эпатажем, а лишь без стеснения демонстрировал себя настоящего. Как и любая действительно масштабная личность, он никогда не считал себя таковой. Просто человек из Нью-Йорка. Просто человек, у которого в голове всегда звучит музыка.
Второй большой любовью Лу Рида был родной город, по которому он бродил в поисках сюжетов песен, попадал в неприятности, пил, играл, сходил с ума и черпал бесконечное вдохновение. Там он и умер 27 октября, навсегда оставшись одним из символов Нью-Йорка и сразу нескольких эпох.
Энди Уорхол как-то сказал: «Лу Рид – это луч света, человек блистательный, огромного таланта, полный сил. Это скрупулезный музыкант и очень точно пишущий поэт. Лу Рид был и будет воплощением рок-н-ролла». Оставим же право на эпитафию за старым другом.
Александра Гусаревич